Чем была война в подлинной культуре тех, кто ее прошел и пережил?
Она была чем-то вроде того, о чем говорит Алик в "Июльском дожде":
- А Вы когда-нибудь прививали себе яд кураре? Вы, Алик!?
- Я? Нет! Я не прививал себе яд кураре. Мне приходилось иметь дело с более приятными вещами. Например, с сиренью. Однажды я пролежал четыре дня в кустах сирени…
- В сиреневом садочке!?
- Вот именно. Но вот только было одно маленькое неудобство. Вокруг были их танки. А впереди было наше минное поле. А сирень была крупная… вот такие грозди болтались в прицеле. С тех пор я не люблю запах сирени.
"С тех пор я не люблю сирень" - вот это и есть настоящая советская война.
Огромное драматическое переживание, имеющее свой победный катарсис, счастливый день, который, однако, не отменяет ни глубины переживаний, ни болезненности воспоминаний, о которых так часто "не любили говорить".
В подлинной советской войне была великая недосказанность. Опыт, который больше того, что о нем можно сказать.
Теперь другое.
Теперь у нас есть шумный, веселый праздник, единственный политический праздник в России, собирающий нацию воедино, и производящий заодно много всего лишнего и пошлого, как это часто бывает в случае больших чисел.
Праздник, который больше похож на 14 июля во Франции или 4 июля в Америке, чем на советское 9 мая.
Праздник, который про здесь и сейчас, и про нас, - а не про то, и не про них.
И, разумеется, из года в год это вызывает издевки.
Из года в год находится много причин, почему это плохо: "как они надоели", "все это не имеет никакого отношения к", "гора трупов", "шоу-бизнес на войне", "эти ваши ленточки".
И еще очень много причин.
А я думаю: а почему, собственно, это плохо?
Почему плохо, что один праздник, после исчезновения его участников, превратился в другой?
Да, отмечающие 4 и 14 июля во Франции и Америке, наверное, слабо представляют себе, чем была та эпоха для французов и американцев того времени. Не представляют себе, как это было тогда - и, может быть, как тяжело, и даже страшно все это в реальности было.
Они выпивают, смеются, ходят костюмированными шествиями по городам, устраивают приемы-салюты-атеперьдискотека.
Но так устроена жизнь.
Сначала боль превращается в ностальгию, а потом и ностальгия превращается в историческую метафору, собирающую вместе совсем других людей, с другими чувствами, здесь и сейчас.
- И слава Богу, - как мне кажется, сказали бы те, кому приходилось четыре дня лежать в кустах сирени.
И слава Богу, что вам не приходится переживать то, что пережили тогда мы.
Хорошо, что вы живы, что вы про нас помните, и вам весело.
Мы за это и воевали.